(1)Среди многих постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех памятен мне один. (2)В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в нём раздался голос, ни на чей не похожий, чем-то меня – скорее всего как раз непохожестью – раздражавший.

   (3)«Ха… Орёт как жеребец!» — сказал я и выдернул вилку репродуктора из розетки. (4)Голос певицы оборвался. (5) Ребятня сочувственно отнеслась к моему поступку, поскольку был я в детстве самым певучим и читающим человеком.

  (6)…Много лет спустя в Ессентуках, в просторном летнем зале, слушал я симфонический концерт. (7)Всё повидавшие и пережившие на своем веку музыканты крымского оркестра со славной, на муравьишку похожей, молоденькой дирижёршей терпеливо растолковывали публике, что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное музыкальное произведение было написано. (8)Делали они это вроде как бы с извинениями за своё вторжение в такую перенасыщенную духовными ценностями жизнь граждан, лечащихся и просто так жирующих на курорте, и концерт начали с лихой увертюры Штрауса, чтоб подготовить переутомлённых культурой слушателей ко второму, более серьёзному отделению.

   (9)Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли – уже с середины первого отделения концерта слушатели, набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно бесплатное, начали покидать зал. (10)Да кабы просто так они его покидали, молча, осторожно – нет, с возмущениями, выкриками, бранью покидали, будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.

   (11)Стулья в концертном зале старые, венские, с круглыми деревянными сиденьями, сколоченные порядно, и каждый гражданин, поднявшись с места, считал своим долгом возмущенно хлопнуть сиденьем.

   (12)Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощения у милой дирижёрши в чёрненьком фраке, у оркестрантов, так трудно и упорно зарабатывающих свой честный, бедный хлеб, извиниться за всех нас и рассказать, как я в детстве…

   (13)Но жизнь – не письмо, в ней постскриптума не бывает. (14)Что из того, что певица, которую я оскорбил когда-то словом, имя ей – великая Надежда Обухова, – стала моей самой любимой певицей, что я «исправился» и не раз плакал, слушая её.

   (15)Она-то, певица, уж никогда не услышит моего раскаяния, не сможет простить меня. (16)Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале, … когда музыканты изо всех сил, возможностей и таланта своего пытаются передать страдания рано отстрадавшего близорукого юноши в беззащитных кругленьких очках.

   (17)Он в своей предсмертной симфонии, неоконченной песне своего изболелого сердца, более уже века протягивает руки в зал и с мольбой взывает: (18)«Люди, помогите мне! (19)Помогите!.. (20)Ну если мне помочь не можете, хотя бы себе помогите!..»

Литература изъята из законов тления. Она одна не признаёт смерти.